Рекламный баннер 990x90px bantop
Жизнь как песня
09:30 16.03.2024 16+
Жизнь — как песня
«Я счастливая женщина, — признаётся Лидия Андреевна Мерзлякова. — Главное — я вышла замуж по любви. Любила я моего Сашу до безумия. И он меня любил. Нам всегда было хорошо вместе. Если бы предложили мне ещё одну жизнь, я выбрала ту, которую прожила».
Детство
А ведь начало её жизни было совсем не радужным. Годовалую Лидочку мать отдала на воспитание своему старшему брату Андрею и его жене. Взять девочку его попросили родители, чтобы спасти репутацию младшей дочери: «Андрей, Клава молодая, оступилась, опозорилась, но жить-то надо. Она комсомолка, ей выправиться нужно. Как от груди отнимет, возьмите Лиду к себе». С 18-летней Клавой Колчевой, девицей симпатичной и весьма легкомысленной, вышла такая история. Когда она забеременела, один из кавалеров, который вроде бы уже считался женихом, засомневался, его ли это ребёнок, и поставил условие: если Клава отдаст ребёнка, он женится на ней.
Колчевы жили в Куйбышеве (нынешней Самаре), Андрей — в Большеглушицком районе. Детей у них с женой не было, хотя обоим — уже за тридцать, и они с радостью взяли маленькую Лидочку к себе. В декабре 36-го года приехали на лошади в Куйбышев, завернули девочку в два тулупа и увезли к себе в деревню, надеясь, что её городская мама редко будет к ним наведываться.
Время шло. Устроившись на работу, Клава почти не бывала у дочери, ведь добираться в ту деревню было сложно. Надя, жена Андрея, рада была этому несказанно — она так боялась, что Лидочку заберут у них.
«Я жила с родителями, которые любили меня очень, пылинки с меня сдували, — вспоминает Лидия Андреевна. — Мне сказали, что Клава — моя крёстная, которую в тех местах называли мамашей. Так я к ней и обращалась. Однажды прибегаю из школы, а папа мне говорит: «Твоя крёстная приехала». Я ему: «Ну, крёстная так крёстная. Мне некогда, на репетицию тороплюсь». Вышла в сени и, пока обувалась, услышала, что Клава как-то зло и возмущённо спрашивает: «Что это она как чужая?» И папа ей в ответ: «А как она к тебе должна относиться? Ты её лечила, когда она болела, когда лошадь её по ногам ударила и бедная девчонка ходила с трудом? Ты ухаживала за ней, переживала за неё? Хоть раз твоя душа заболела о ней?» О чём у них дальше был разговор, я уже не слышала, да и не придала ему значения, не поняла тогда ничего.
В 47-м году мы переехали в Алексеевку. Вскоре я поняла почему. Увидела, как мама прячет какой-то листочек за божничку, и решила посмотреть, что там. Это было свидетельство о рождении, в котором написано, что моя мать — Колчева Клавдия Фёдоровна. В графе «Отец» — прочерк. Значит, боясь, что я узнаю от кого-нибудь об этом, родители и уехали из деревни. Надеялись, что в Алексеевке для всех я буду их родной дочерью. Но и здесь узнали — мамины племянники разболтали. В школе меня дразнили: «А у Лидки мать неродная!» Там-то я сдерживалась, а дома плакала горько. Жили мы очень бедно, поэтому устроилась секретарём директора восьмилетней школы, а сама перешла в вечернюю. Эти три года многое мне дали. Работая там, я научилась общаться и с детьми, и со взрослыми, научилась быть собранной и внимательной, ведь мне приходилось выдавать зарплату техперсоналу. Мама переживала из-за этого. Маловата я, случись что — как выплачивать бы стали? Уговорили уволиться.
Любовь
А вскоре ворвалось в мою жизнь огромное счастье: влюбился в меня парень — самый красивый в Алексеевке. Ещё не зная о его влюблённости, я с замиранием сердца поглядывала на него на танцплощадке. Высокий, русоволосый, голубоглазый, румянец во все щёки — просто глаз не отвести. А танцевал как хорошо! «Мне бы такого», — мечтала я. Но до чего ж не уверена была в себе — мне казалось, я его совершенно не стою. И вот в один прекрасный субботний вечер этот парень подходит ко мне и приглашает на вальс. У меня сердце в пятки, дрожу вся от радости, но виду не подаю. Познакомились. Ещё и краковяк, и падеспань, и танго вместе потанцевали. Саша рассказал, что влюбился в меня, когда увидел, как я на сцене в нашем клубе пою, и вот решился пригласить на танец, обрадовался страшно, когда согласилась. В тот вечер пошёл он меня провожать и больше уже не отошёл.
Через три месяца состоялось у нас объяснение. Происходило это так. Вернувшись с танцев, сели мы, как обычно, на лавочку около нашего дома. Вдруг Саша попросил принести стакан, достал из кармана бутылочку шоколадного пунша, налил половину, протянул мне и сказал: «Лида, если я тебе подхожу как жених, если я тебе нравлюсь и ты хочешь продолжать со мной дружить, ты выпьешь». Я, конечно, выпила. Мы поцеловались — впервые за всё время знакомства. Да, Саша бережно и как-то очень уважительно ухаживал. Это во всём проявлялось. И всегда порадовать меня чем-нибудь старался. На каждое свиданье обязательно с подарком приходил.
Семья
16 марта 56-го года свадьбу сыграли, а 30 декабря 57-го у нас дочь родилась. Я так хотела, чтобы это была именно дочь, чтобы я — как мать — дала ей эту счастливую возможность — быть родной дочерью. Это было очень и очень важно для меня. На какие-то бытовые неудобства, житейские трудности я и внимания не обращала. Рядом — мой любимый и любящий муж, доченька наша ненаглядная, и это было самым главным в жизни. Через девять лет мы построили свой дом. На новоселье гости дружно кричали: «Сына! Сына!» Мы постарались, и через год родился у нас Сергей. Счастья и любви в нашей семье стало ещё больше. А ещё в ней всегда было много песен. Я же в художественной самодеятельности 20 лет участвовала, все песни знаю. Сашин двоюродный брат Юра Павлихин хорошо на баяне играл, а жена его Тоня тоже пела замечательно. Вот мы на всех семейных и дружеских праздниках заводилами были. Если у кого-то юбилей, например, а мы в этот день не могли прийти, юбиляр говорил: «Лиды с Тоней нет, — гулять не будем, отложим».
47 лет мы с Сашей прожили — дружно, хорошо и весело. Понимали друг друга с полуслова. Дорожили очень нашими хорошими отношениями, поэтому если и ссорились иногда, быстро забывали про эту ссору, как и не было её. Я так любила Сашу, что даже на пьяного на него не ругалась: поухаживаю, накормлю, иногда и полрюмочки налью, он и спать идёт.
Болезнь тяжёлая не дала ему долго пожить. В 73 года Саша умер. До сих пор тоскую о нём. Но правильно говорят, что с любимыми не расстаются, только вместе быть перестают. У меня ведь есть столько хороших воспоминаний. Они придают сил. Мне уже 88 лет, а я их как будто и не чувствую. Болезни напоминают о возрасте, а душа-то у меня молодая. Это потому, что жизнь моя семейная счастливой была. Прожила её — как песню радостную спела. Эта радость и не даёт мне стареть».
«Я счастливая женщина, — признаётся Лидия Андреевна Мерзлякова. — Главное — я вышла замуж по любви. Любила я моего Сашу до безумия. И он меня любил. Нам всегда было хорошо вместе. Если бы предложили мне ещё одну жизнь, я выбрала ту, которую прожила».
Детство
А ведь начало её жизни было совсем не радужным. Годовалую Лидочку мать отдала на воспитание своему старшему брату Андрею и его жене. Взять девочку его попросили родители, чтобы спасти репутацию младшей дочери: «Андрей, Клава молодая, оступилась, опозорилась, но жить-то надо. Она комсомолка, ей выправиться нужно. Как от груди отнимет, возьмите Лиду к себе». С 18-летней Клавой Колчевой, девицей симпатичной и весьма легкомысленной, вышла такая история. Когда она забеременела, один из кавалеров, который вроде бы уже считался женихом, засомневался, его ли это ребёнок, и поставил условие: если Клава отдаст ребёнка, он женится на ней.
Колчевы жили в Куйбышеве (нынешней Самаре), Андрей — в Большеглушицком районе. Детей у них с женой не было, хотя обоим — уже за тридцать, и они с радостью взяли маленькую Лидочку к себе. В декабре 36-го года приехали на лошади в Куйбышев, завернули девочку в два тулупа и увезли к себе в деревню, надеясь, что её городская мама редко будет к ним наведываться.
Время шло. Устроившись на работу, Клава почти не бывала у дочери, ведь добираться в ту деревню было сложно. Надя, жена Андрея, рада была этому несказанно — она так боялась, что Лидочку заберут у них.
«Я жила с родителями, которые любили меня очень, пылинки с меня сдували, — вспоминает Лидия Андреевна. — Мне сказали, что Клава — моя крёстная, которую в тех местах называли мамашей. Так я к ней и обращалась. Однажды прибегаю из школы, а папа мне говорит: «Твоя крёстная приехала». Я ему: «Ну, крёстная так крёстная. Мне некогда, на репетицию тороплюсь». Вышла в сени и, пока обувалась, услышала, что Клава как-то зло и возмущённо спрашивает: «Что это она как чужая?» И папа ей в ответ: «А как она к тебе должна относиться? Ты её лечила, когда она болела, когда лошадь её по ногам ударила и бедная девчонка ходила с трудом? Ты ухаживала за ней, переживала за неё? Хоть раз твоя душа заболела о ней?» О чём у них дальше был разговор, я уже не слышала, да и не придала ему значения, не поняла тогда ничего.
В 47-м году мы переехали в Алексеевку. Вскоре я поняла почему. Увидела, как мама прячет какой-то листочек за божничку, и решила посмотреть, что там. Это было свидетельство о рождении, в котором написано, что моя мать — Колчева Клавдия Фёдоровна. В графе «Отец» — прочерк. Значит, боясь, что я узнаю от кого-нибудь об этом, родители и уехали из деревни. Надеялись, что в Алексеевке для всех я буду их родной дочерью. Но и здесь узнали — мамины племянники разболтали. В школе меня дразнили: «А у Лидки мать неродная!» Там-то я сдерживалась, а дома плакала горько. Жили мы очень бедно, поэтому устроилась секретарём директора восьмилетней школы, а сама перешла в вечернюю. Эти три года многое мне дали. Работая там, я научилась общаться и с детьми, и со взрослыми, научилась быть собранной и внимательной, ведь мне приходилось выдавать зарплату техперсоналу. Мама переживала из-за этого. Маловата я, случись что — как выплачивать бы стали? Уговорили уволиться.
Любовь
А вскоре ворвалось в мою жизнь огромное счастье: влюбился в меня парень — самый красивый в Алексеевке. Ещё не зная о его влюблённости, я с замиранием сердца поглядывала на него на танцплощадке. Высокий, русоволосый, голубоглазый, румянец во все щёки — просто глаз не отвести. А танцевал как хорошо! «Мне бы такого», — мечтала я. Но до чего ж не уверена была в себе — мне казалось, я его совершенно не стою. И вот в один прекрасный субботний вечер этот парень подходит ко мне и приглашает на вальс. У меня сердце в пятки, дрожу вся от радости, но виду не подаю. Познакомились. Ещё и краковяк, и падеспань, и танго вместе потанцевали. Саша рассказал, что влюбился в меня, когда увидел, как я на сцене в нашем клубе пою, и вот решился пригласить на танец, обрадовался страшно, когда согласилась. В тот вечер пошёл он меня провожать и больше уже не отошёл.
Через три месяца состоялось у нас объяснение. Происходило это так. Вернувшись с танцев, сели мы, как обычно, на лавочку около нашего дома. Вдруг Саша попросил принести стакан, достал из кармана бутылочку шоколадного пунша, налил половину, протянул мне и сказал: «Лида, если я тебе подхожу как жених, если я тебе нравлюсь и ты хочешь продолжать со мной дружить, ты выпьешь». Я, конечно, выпила. Мы поцеловались — впервые за всё время знакомства. Да, Саша бережно и как-то очень уважительно ухаживал. Это во всём проявлялось. И всегда порадовать меня чем-нибудь старался. На каждое свиданье обязательно с подарком приходил.
Семья
16 марта 56-го года свадьбу сыграли, а 30 декабря 57-го у нас дочь родилась. Я так хотела, чтобы это была именно дочь, чтобы я — как мать — дала ей эту счастливую возможность — быть родной дочерью. Это было очень и очень важно для меня. На какие-то бытовые неудобства, житейские трудности я и внимания не обращала. Рядом — мой любимый и любящий муж, доченька наша ненаглядная, и это было самым главным в жизни. Через девять лет мы построили свой дом. На новоселье гости дружно кричали: «Сына! Сына!» Мы постарались, и через год родился у нас Сергей. Счастья и любви в нашей семье стало ещё больше. А ещё в ней всегда было много песен. Я же в художественной самодеятельности 20 лет участвовала, все песни знаю. Сашин двоюродный брат Юра Павлихин хорошо на баяне играл, а жена его Тоня тоже пела замечательно. Вот мы на всех семейных и дружеских праздниках заводилами были. Если у кого-то юбилей, например, а мы в этот день не могли прийти, юбиляр говорил: «Лиды с Тоней нет, — гулять не будем, отложим».
47 лет мы с Сашей прожили — дружно, хорошо и весело. Понимали друг друга с полуслова. Дорожили очень нашими хорошими отношениями, поэтому если и ссорились иногда, быстро забывали про эту ссору, как и не было её. Я так любила Сашу, что даже на пьяного на него не ругалась: поухаживаю, накормлю, иногда и полрюмочки налью, он и спать идёт.
Болезнь тяжёлая не дала ему долго пожить. В 73 года Саша умер. До сих пор тоскую о нём. Но правильно говорят, что с любимыми не расстаются, только вместе быть перестают. У меня ведь есть столько хороших воспоминаний. Они придают сил. Мне уже 88 лет, а я их как будто и не чувствую. Болезни напоминают о возрасте, а душа-то у меня молодая. Это потому, что жизнь моя семейная счастливой была. Прожила её — как песню радостную спела. Эта радость и не даёт мне стареть».
Оставить сообщение: