Рекламный баннер 990x90px bantop
Моя жизнь многое вместила
06:15 29.12.2023 16+
Моя жизнь многое вместила
Счастливые годы своей жизни Лариса Георгиевна Шпетер выстрадала, смогла отвоевать их у судьбы в ту горестную пору, когда она, 13-летняя девчонка, осталась круглой сиротой, без дома, без вещей и без денег. Но не сдалась, не отчаялась, сохранила веру в то, что хороших людей больше. И в самые нужные, критические моменты именно такие люди встречались ей, чтобы помочь и поддержать.
Родом Лариса Георгиевна из Сибири. Жили они с мамой и отчимом в Бийске. Отца своего Лариса плохо помнила — родители разошлись, когда она была совсем маленькой. Отчим в ней души не чаял. Уходя в 42-м году на фронт, сфотографировался с Ларисой и всю войну носил с собой эту фотографию. Вернулся в звании лейтенанта, раненый. По состоянию здоровья на работу его никуда не брали, и он устроился в буфет, где работала Ларисина мама. Когда в июне 1947 года вышел сталинский Указ «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», кое-кто воспринял его как руководство к действию. В то голодное время многим хотелось работать поближе к продуктам, поэтому быстро нашлись те, кто организовал в буфете растрату. Ларисину маму арестовали, но обошлись с ней по тем временам гуманно: по дороге в следственный изолятор заехали в школу, чтобы она попрощалась с дочерью и отдала ей ключ от квартиры.
Одиночество и неприкаянность
«Я помню тот день, 7 сентября, в подробностях, — рассказывает Лариса Георгиевна. — Шёл урок истории, и вдруг кто-то требовательно постучал в дверь. Учительница, поговорив с пришедшими, вернулась бледная, велела мне взять сумку и выйти. Выхожу — два милиционера стоят. «Пойдём, — говорят, — детка, тебя мама ждёт». Мама ждала меня в повозке, стоявшей около школы. Сели мы с милиционерами в неё и поехали почему-то за город. Я не понимаю, что происходит: мама плачет, что-то говорит мне, но сквозь слёзы слов почти не разобрать. Остановились перед огромными железными воротами, вышли из повозки. Мама протянула мне ключ, прижала к себе, вздохнула как-то судорожно и обречённо, и милиционеры повели её к этим воротам, бросив мне через плечо: «Иди домой».
А вскоре арестовали и отчима — как соучастника. Родных у меня Бийске не было. Страх, одиночество, неприкаянность навалились, сковали, я словно оцепенела. Но жить как-то надо. Помощи ждать неоткуда. Государство обо мне заботиться не собиралось, в детский дом не определяли, опекунов мне не искали. И пришлось мне разом повзрослеть в свои 13 лет. Я топила печь, носила воду из реки, готовила на примусе. Продавала какую-нибудь вещь на толкучке и на эти деньги не только сама жила, но и через день передачки носила маме с отчимом, пока они под следствием были. Оно затянулось, потому что адвокат велел мне кассацию написать. Писала я её по-детски наивно, стараясь, чтобы слёзы на листок не падали: «Отпустите мою маму, она ни в чём не виновата». Обвинение не сняли. Маму приговорили к десяти годам, этапировали её в Магадан, отчима — к 15 годам, отправили его в Верхоянск, где он вскоре и умер.
В день, когда вынесли окончательный приговор, я как раз отвозила им передачку. А вернувшись, не смогла открыть ключом дверь — в ней был другой замок. Из квартиры выглянула пожилая женщина:
— Что ты?
— Я домой.
— Ты здесь больше не живёшь. Здесь теперь живём мы. И больше не приходи сюда.
Оказалось, что сразу после приговора всё у нас было конфисковано, в квартиру въехала семья судебного исполнителя.
Идти мне было некуда. Села на лестнице, расплакалась. Соседи увидели, позвали к себе. Утром сообщили маминой сестре в Быстрый исток (это в 70-ти километрах от Бийска), меня забрали туда. А у тёти — своих четверо детей. Голодали, конечно. У них корова была, это и спасало. Утром нам, ребятишкам, давали по кружке молока и по куску кукурузного хлеба. Это на весь день. Вечернее молоко сдавали государству. К дому подъезжал мужик на телеге, гружённой бидонами, и кричал: «Молоканка!»
Первая профессия. Первый опыт
После седьмого класса поехала я в Прокопьевск — поступать в горный техникум. Тётя продала половички, чтобы дать мне денег на дорогу. Попросила не возвращаться к ним, определяться как-то самой — взрослая ведь уже. В техникум я не поступила — завалила математику. Приехала в Бийск. Сначала на вокзале жила, старательно делая вид, что жду своего поезда. А потом мне повезло — встретились-таки добрые люди. Когда я пошла устраиваться на курсы ФЗО при мясокомбинате, набор уже закончился, но директор принял близко к сердцу мою историю, велел зачислить меня. А узнав, что я на вокзале живу, предложил пожить у них, чтобы присматривать за их шестилетним сыном, пока они с женой на работе, — он приболел и не ходил в детский сад. Эти две недели до переезда в общежитие были сказкой.
Освоив профессию шприцовщицы, я с огромным рвением взялась за работу. Вскоре возглавила комсомольско-молодёжную бригаду. Я активно участвовала в общественно-политической жизни. На торжественных собраниях сидела в президиуме. Меня приглашали на радио, где я рассказывала о работе, о выполнении производственного плана. Когда умер Сталин, мне доверили читать поминальный текст. До сих пор помню эту картину: кузов грузовика с откинутыми бортами, на нём стол, покрытый зелёным сукном, и я около него. Передо мной — много заплаканных лиц. Я тоже читаю этот текст сквозь слёзы…
Любовь и счастье
Так прошло четыре с половиной года. Всё у меня складывалось хорошо, но я очень хотела учиться, много занималась. Сдала наконец-то математику и стала студенткой барнаульского строительного техникума. С этого и началась в моей жизни самая счастливая пора, наполненная любовью и радостью. И это потому, что я встретила Артура Шпетера — самого хорошего человека на всём белом свете, красивого, умного, доброго, умеющего так любить и заботиться, как никто другой. Вскоре после нашей свадьбы он должен был ехать в Джезказган, куда его распределили после техникума, а я — остаться в Барнауле, чтобы доучиваться. Свекровь посоветовала мне поехать с Артуром, посмотреть, как он устроится. А это ведь пять суток в пути, немалые расходы. «Ничего. Поезжай», — спокойно и настойчиво сказала эта мудрая женщина. И как же она была права! Оказалось, в Джезказгане тоже есть такой техникум. В нём я и доучивалась на вечернем отделении.
Артуру сразу дали двухкомнатную квартиру. А у нас — только его чемодан с вещами, я-то вообще налегке уехала. Чемодан этот служил нам столом. Спали мы на полотенцах и газетах, постеленных на пол. Но это нас ничуть не огорчало. Мы были молоды и счастливы, у нас вся жизнь была впереди, и мы точно знали, что всё в ней устроится замечательно. Уверенность в этом крепла у меня с каждым днём, ведь я видела, как ценят Артура на работе, какие у него золотые руки. Недавний выпускник техникума, он вскоре был назначен прорабом, строил крупные гражданские объекты. Он обставил квартиру мебелью, которую сделал сам. Нашей маленькой дочке так нравилось играть с душистыми деревянными стружками. Это Артур ей такую забаву придумал. Оленька ведь родилась, когда я ещё в техникуме училась. Артур приходил с работы, я хватала конспекты и бежала на занятия. Возвращаясь, обычно уже около подъезда слышала её голодный плач. А однажды подхожу, — тишина. Перепугалась. Вбегаю в квартиру, а она, довольная, сидит в опилках, перебирает их ручонками, и забыла совсем, что голодная. Когда дочка в детский сад ходила, Артур сшил ей новогодний наряд. Воспитательница сказала, что Оленьке нужен костюм зелёной Бусинки. В ход пошло моё платье. За ночь Артур раскроил и сшил чудесный карнавальный костюм. Самой красивой Бусинкой была наша Оленька на том утреннике. Да что там мебель и костюм! Артур дом построил. Всё сам делал. Даже стропила в одиночку поднимал, для этого специальное устройство придумал.
Казань
Всё у нас хорошо было и в семье, и на работе. Получив диплом, я устроилась в трест «Казмедьстрой», потом меня пригласили старшим инструктором в учебный комбинат. Но из Джезказгана нам пришлось уехать, потому что заболела дочь. Причина — постоянная нехватка кислорода в воздухе из-за медных рудников. «Вам нужно переезжать поближе к Средней полосе России, иначе потеряете ребёнка», — сказал педиатр.
Решили перебираться в Казань. Сначала уехал Артур, устроился на работу. Через месяц поехала и я с двумя детьми — дочери три годика, сыну всего два месяца. Снять квартиру Артуру не удалось — узнав, что двое маленьких детей, все отказывали. Получив мою телеграмму, он забронировал номер в гостинице. Это, конечно, не решало проблему. Руководитель Артура, узнав, почему он так расстроен, предложил пожить у него. Прямо с вокзала мы и приехали к Трифоновым, у которых прожили … целый год. Нам отдали одну комнату, а в двух других они с четырьмя детьми жили. Всё это время мы были одной семьёй — большой и дружной. Вместе отмечали праздники и дни рождения. Кастрюли на кухне не делили, варили одну семилитровую на всех. Когда переезжали в свою квартиру, Лена расплакалась: «Я не знаю, как без вас буду жить!»
Нефтепровод «Дружба»
В июне 63-го года мы переехали в Куйбышев, нынешнюю Самару. Рядом с городом, в Лопатино, начиналось строительство головного сооружения нефтепровода «Дружба», и Артур возглавил его, как говорится, вбил первый колышек. Это было крупнейшее и во многом уникальное строительство. 16 резервуаров по 60 тысяч кубометров нефти — такого ещё никогда и нигде не строили. ФРГ просила этот проект за огромные деньги, — не дали. Конечно, строительство велось под строжайшим контролем ЦК КПСС, на нём почти постоянно находились сотрудники НИИ строительных работ. Все материалы проверяли в лаборатории. Я сначала в ней работала, потом техническим контролёром — знаю, какая это была огромная ответственность. Нефть — агрессивный продукт, поэтому даже волосяная трещина в резервуаре могла привести к катастрофе. Когда вели монтаж панелей резервуара, выполняли торкретные работы — цементировали стыки под давлением сжатого воздуха. Делать это можно только при плюсовой температуре, иначе цемент не схватывался как надо, а уже зима началась. Нарушить сроки и планы строительства нельзя ни в коем случае, и Артур нашёл выход: поставить калориферы в резервуаре и натянуть брезент, чтобы поддерживать нужную температуру. Я сутками не уходила со стройки — постоянно замеряла температуру, проверяла плотность бетона. Об этом нововведении сообщили в Москву, оттуда пришла страшная депеша — нас чуть ли не во вредительстве обвиняли. Скольких нервов это стоило! Но проверки показали, что схватывание бетона было в норме. Эту технологию рекомендовали к применению на других объектах, а нас с Артуром в 66-м году послали на ВДНХ, чтобы рассказать об этом опыте.
Несмотря на трудности эти годы были самыми счастливыми. Всех объединяло искреннее чувство патриотизма и гордости за страну. Это было не показное, мы жили этим.
Живу воспоминаниями
В 69-м году объект в Лопатино был сдан, Артура перевели на строительство ВАЗа, я стала работать в тресте «Стальмонтаж». К этому времени мы уже получили квартиру рядом с площадью Куйбышева. Каждый день был — в радость. У нас было много друзей, часто гостили родственники. Мы много работали, поэтому отдыхать любили активно, от души — на природе с палатками, в театре, на концертах. И вдруг разом всё оборвалось. Трагическая случайность обернулась болезнью, которую врачи не смогли определить. В 1977 году Артур умер. В мемориальном центре, где проходило прощание с ним, было очень много народа, очень много было сказано добрых слов об Артуре. Я как во сне была, плохо понимала, ничего не видела и не слышала. И вдруг донеслись до моего сознания слова: «Природа наградила его внутренней красотой и внешним обаянием». Их как-то особенно искренне и проникновенно сказал секретарь парткома. 46 лет прошло, а те слова так и помнятся. Как помнится всё, что связано с Артуром.
Так, наверное, у многих бывает: жизнь словно бы делится на несколько частей. В 2019 году у меня началась её «сельская» часть: дочь уговорила переехать в Георгиевку, где она жила уже три года. Сейчас мне 90 лет. Моя жизнь многое вместила. Я похоронила своего сына, который умер от инсульта, и многих своих близких. Это больно и горько. Слава Богу, что есть и другие воспоминания. Воспоминания о счастливой и радостной поре. Ими и живу».
Счастливые годы своей жизни Лариса Георгиевна Шпетер выстрадала, смогла отвоевать их у судьбы в ту горестную пору, когда она, 13-летняя девчонка, осталась круглой сиротой, без дома, без вещей и без денег. Но не сдалась, не отчаялась, сохранила веру в то, что хороших людей больше. И в самые нужные, критические моменты именно такие люди встречались ей, чтобы помочь и поддержать.
Родом Лариса Георгиевна из Сибири. Жили они с мамой и отчимом в Бийске. Отца своего Лариса плохо помнила — родители разошлись, когда она была совсем маленькой. Отчим в ней души не чаял. Уходя в 42-м году на фронт, сфотографировался с Ларисой и всю войну носил с собой эту фотографию. Вернулся в звании лейтенанта, раненый. По состоянию здоровья на работу его никуда не брали, и он устроился в буфет, где работала Ларисина мама. Когда в июне 1947 года вышел сталинский Указ «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», кое-кто воспринял его как руководство к действию. В то голодное время многим хотелось работать поближе к продуктам, поэтому быстро нашлись те, кто организовал в буфете растрату. Ларисину маму арестовали, но обошлись с ней по тем временам гуманно: по дороге в следственный изолятор заехали в школу, чтобы она попрощалась с дочерью и отдала ей ключ от квартиры.
Одиночество и неприкаянность
«Я помню тот день, 7 сентября, в подробностях, — рассказывает Лариса Георгиевна. — Шёл урок истории, и вдруг кто-то требовательно постучал в дверь. Учительница, поговорив с пришедшими, вернулась бледная, велела мне взять сумку и выйти. Выхожу — два милиционера стоят. «Пойдём, — говорят, — детка, тебя мама ждёт». Мама ждала меня в повозке, стоявшей около школы. Сели мы с милиционерами в неё и поехали почему-то за город. Я не понимаю, что происходит: мама плачет, что-то говорит мне, но сквозь слёзы слов почти не разобрать. Остановились перед огромными железными воротами, вышли из повозки. Мама протянула мне ключ, прижала к себе, вздохнула как-то судорожно и обречённо, и милиционеры повели её к этим воротам, бросив мне через плечо: «Иди домой».
А вскоре арестовали и отчима — как соучастника. Родных у меня Бийске не было. Страх, одиночество, неприкаянность навалились, сковали, я словно оцепенела. Но жить как-то надо. Помощи ждать неоткуда. Государство обо мне заботиться не собиралось, в детский дом не определяли, опекунов мне не искали. И пришлось мне разом повзрослеть в свои 13 лет. Я топила печь, носила воду из реки, готовила на примусе. Продавала какую-нибудь вещь на толкучке и на эти деньги не только сама жила, но и через день передачки носила маме с отчимом, пока они под следствием были. Оно затянулось, потому что адвокат велел мне кассацию написать. Писала я её по-детски наивно, стараясь, чтобы слёзы на листок не падали: «Отпустите мою маму, она ни в чём не виновата». Обвинение не сняли. Маму приговорили к десяти годам, этапировали её в Магадан, отчима — к 15 годам, отправили его в Верхоянск, где он вскоре и умер.
В день, когда вынесли окончательный приговор, я как раз отвозила им передачку. А вернувшись, не смогла открыть ключом дверь — в ней был другой замок. Из квартиры выглянула пожилая женщина:
— Что ты?
— Я домой.
— Ты здесь больше не живёшь. Здесь теперь живём мы. И больше не приходи сюда.
Оказалось, что сразу после приговора всё у нас было конфисковано, в квартиру въехала семья судебного исполнителя.
Идти мне было некуда. Села на лестнице, расплакалась. Соседи увидели, позвали к себе. Утром сообщили маминой сестре в Быстрый исток (это в 70-ти километрах от Бийска), меня забрали туда. А у тёти — своих четверо детей. Голодали, конечно. У них корова была, это и спасало. Утром нам, ребятишкам, давали по кружке молока и по куску кукурузного хлеба. Это на весь день. Вечернее молоко сдавали государству. К дому подъезжал мужик на телеге, гружённой бидонами, и кричал: «Молоканка!»
Первая профессия. Первый опыт
После седьмого класса поехала я в Прокопьевск — поступать в горный техникум. Тётя продала половички, чтобы дать мне денег на дорогу. Попросила не возвращаться к ним, определяться как-то самой — взрослая ведь уже. В техникум я не поступила — завалила математику. Приехала в Бийск. Сначала на вокзале жила, старательно делая вид, что жду своего поезда. А потом мне повезло — встретились-таки добрые люди. Когда я пошла устраиваться на курсы ФЗО при мясокомбинате, набор уже закончился, но директор принял близко к сердцу мою историю, велел зачислить меня. А узнав, что я на вокзале живу, предложил пожить у них, чтобы присматривать за их шестилетним сыном, пока они с женой на работе, — он приболел и не ходил в детский сад. Эти две недели до переезда в общежитие были сказкой.
Освоив профессию шприцовщицы, я с огромным рвением взялась за работу. Вскоре возглавила комсомольско-молодёжную бригаду. Я активно участвовала в общественно-политической жизни. На торжественных собраниях сидела в президиуме. Меня приглашали на радио, где я рассказывала о работе, о выполнении производственного плана. Когда умер Сталин, мне доверили читать поминальный текст. До сих пор помню эту картину: кузов грузовика с откинутыми бортами, на нём стол, покрытый зелёным сукном, и я около него. Передо мной — много заплаканных лиц. Я тоже читаю этот текст сквозь слёзы…
Любовь и счастье
Так прошло четыре с половиной года. Всё у меня складывалось хорошо, но я очень хотела учиться, много занималась. Сдала наконец-то математику и стала студенткой барнаульского строительного техникума. С этого и началась в моей жизни самая счастливая пора, наполненная любовью и радостью. И это потому, что я встретила Артура Шпетера — самого хорошего человека на всём белом свете, красивого, умного, доброго, умеющего так любить и заботиться, как никто другой. Вскоре после нашей свадьбы он должен был ехать в Джезказган, куда его распределили после техникума, а я — остаться в Барнауле, чтобы доучиваться. Свекровь посоветовала мне поехать с Артуром, посмотреть, как он устроится. А это ведь пять суток в пути, немалые расходы. «Ничего. Поезжай», — спокойно и настойчиво сказала эта мудрая женщина. И как же она была права! Оказалось, в Джезказгане тоже есть такой техникум. В нём я и доучивалась на вечернем отделении.
Артуру сразу дали двухкомнатную квартиру. А у нас — только его чемодан с вещами, я-то вообще налегке уехала. Чемодан этот служил нам столом. Спали мы на полотенцах и газетах, постеленных на пол. Но это нас ничуть не огорчало. Мы были молоды и счастливы, у нас вся жизнь была впереди, и мы точно знали, что всё в ней устроится замечательно. Уверенность в этом крепла у меня с каждым днём, ведь я видела, как ценят Артура на работе, какие у него золотые руки. Недавний выпускник техникума, он вскоре был назначен прорабом, строил крупные гражданские объекты. Он обставил квартиру мебелью, которую сделал сам. Нашей маленькой дочке так нравилось играть с душистыми деревянными стружками. Это Артур ей такую забаву придумал. Оленька ведь родилась, когда я ещё в техникуме училась. Артур приходил с работы, я хватала конспекты и бежала на занятия. Возвращаясь, обычно уже около подъезда слышала её голодный плач. А однажды подхожу, — тишина. Перепугалась. Вбегаю в квартиру, а она, довольная, сидит в опилках, перебирает их ручонками, и забыла совсем, что голодная. Когда дочка в детский сад ходила, Артур сшил ей новогодний наряд. Воспитательница сказала, что Оленьке нужен костюм зелёной Бусинки. В ход пошло моё платье. За ночь Артур раскроил и сшил чудесный карнавальный костюм. Самой красивой Бусинкой была наша Оленька на том утреннике. Да что там мебель и костюм! Артур дом построил. Всё сам делал. Даже стропила в одиночку поднимал, для этого специальное устройство придумал.
Казань
Всё у нас хорошо было и в семье, и на работе. Получив диплом, я устроилась в трест «Казмедьстрой», потом меня пригласили старшим инструктором в учебный комбинат. Но из Джезказгана нам пришлось уехать, потому что заболела дочь. Причина — постоянная нехватка кислорода в воздухе из-за медных рудников. «Вам нужно переезжать поближе к Средней полосе России, иначе потеряете ребёнка», — сказал педиатр.
Решили перебираться в Казань. Сначала уехал Артур, устроился на работу. Через месяц поехала и я с двумя детьми — дочери три годика, сыну всего два месяца. Снять квартиру Артуру не удалось — узнав, что двое маленьких детей, все отказывали. Получив мою телеграмму, он забронировал номер в гостинице. Это, конечно, не решало проблему. Руководитель Артура, узнав, почему он так расстроен, предложил пожить у него. Прямо с вокзала мы и приехали к Трифоновым, у которых прожили … целый год. Нам отдали одну комнату, а в двух других они с четырьмя детьми жили. Всё это время мы были одной семьёй — большой и дружной. Вместе отмечали праздники и дни рождения. Кастрюли на кухне не делили, варили одну семилитровую на всех. Когда переезжали в свою квартиру, Лена расплакалась: «Я не знаю, как без вас буду жить!»
Нефтепровод «Дружба»
В июне 63-го года мы переехали в Куйбышев, нынешнюю Самару. Рядом с городом, в Лопатино, начиналось строительство головного сооружения нефтепровода «Дружба», и Артур возглавил его, как говорится, вбил первый колышек. Это было крупнейшее и во многом уникальное строительство. 16 резервуаров по 60 тысяч кубометров нефти — такого ещё никогда и нигде не строили. ФРГ просила этот проект за огромные деньги, — не дали. Конечно, строительство велось под строжайшим контролем ЦК КПСС, на нём почти постоянно находились сотрудники НИИ строительных работ. Все материалы проверяли в лаборатории. Я сначала в ней работала, потом техническим контролёром — знаю, какая это была огромная ответственность. Нефть — агрессивный продукт, поэтому даже волосяная трещина в резервуаре могла привести к катастрофе. Когда вели монтаж панелей резервуара, выполняли торкретные работы — цементировали стыки под давлением сжатого воздуха. Делать это можно только при плюсовой температуре, иначе цемент не схватывался как надо, а уже зима началась. Нарушить сроки и планы строительства нельзя ни в коем случае, и Артур нашёл выход: поставить калориферы в резервуаре и натянуть брезент, чтобы поддерживать нужную температуру. Я сутками не уходила со стройки — постоянно замеряла температуру, проверяла плотность бетона. Об этом нововведении сообщили в Москву, оттуда пришла страшная депеша — нас чуть ли не во вредительстве обвиняли. Скольких нервов это стоило! Но проверки показали, что схватывание бетона было в норме. Эту технологию рекомендовали к применению на других объектах, а нас с Артуром в 66-м году послали на ВДНХ, чтобы рассказать об этом опыте.
Несмотря на трудности эти годы были самыми счастливыми. Всех объединяло искреннее чувство патриотизма и гордости за страну. Это было не показное, мы жили этим.
Живу воспоминаниями
В 69-м году объект в Лопатино был сдан, Артура перевели на строительство ВАЗа, я стала работать в тресте «Стальмонтаж». К этому времени мы уже получили квартиру рядом с площадью Куйбышева. Каждый день был — в радость. У нас было много друзей, часто гостили родственники. Мы много работали, поэтому отдыхать любили активно, от души — на природе с палатками, в театре, на концертах. И вдруг разом всё оборвалось. Трагическая случайность обернулась болезнью, которую врачи не смогли определить. В 1977 году Артур умер. В мемориальном центре, где проходило прощание с ним, было очень много народа, очень много было сказано добрых слов об Артуре. Я как во сне была, плохо понимала, ничего не видела и не слышала. И вдруг донеслись до моего сознания слова: «Природа наградила его внутренней красотой и внешним обаянием». Их как-то особенно искренне и проникновенно сказал секретарь парткома. 46 лет прошло, а те слова так и помнятся. Как помнится всё, что связано с Артуром.
Так, наверное, у многих бывает: жизнь словно бы делится на несколько частей. В 2019 году у меня началась её «сельская» часть: дочь уговорила переехать в Георгиевку, где она жила уже три года. Сейчас мне 90 лет. Моя жизнь многое вместила. Я похоронила своего сына, который умер от инсульта, и многих своих близких. Это больно и горько. Слава Богу, что есть и другие воспоминания. Воспоминания о счастливой и радостной поре. Ими и живу».
Оставить сообщение: