Рекламный баннер 990x90px bantop
Мы продолжаем радоваться жизни
05:16 02.12.2023 16+
Мы продолжаем радоваться жизни
Совсем не детские страдания пришлось пережить в детстве Ивану Аркадьевичу и Марии Ивановне Медведевым. Это закалило, научило дорожить каждым прожитым днём, наполняя его интересной работой и радостью, событиями и впечатлениями, общением с родными и друзьями.
Оба они — дети войны. Родились далеко друг от друга, но людской злобы и несправедливости хватало тогда и в Удмуртии, и в Оренбуржье. Ванин отец ушёл на фронт в первые же дни войны. Был он председателем колхоза, поэтому стали односельчане думать, кто же займёт его место. Предложили его жену: «Настя молодая, грамотная — семилетку окончила, спокойная, не накричит никогда, всё растолкует». Однако нашлись мужики, которые были против, у которых были свои виды на это «хлебное» место. Этой же ночью кто-то устроил погром в магазине, где Настя работала, и кражу. Надеялись, что обвинят во всём продавца, но слишком очевидно было: там поработали крепкие мужские руки. Как положено, обыскали и Настин дом, и дома её родственников. А там — только дети голодные, ничего из украденного, конечно, не нашли. Приехавшее начальство объявило, что скоро состоится колхозное собрание, на котором и выберут председателя. Тем же вечером пришёл к Насте сосед (он шорником работал) и попросил оставить у неё отремонтированный хомут, а то ему в колхозную конюшню далеко идти. Наутро в её дом нагрянула милиция, нашла тот хомут. Настю обвинили в расхищении социалистической собственности и сослали в лагерь. Там она сильно простыла на строительстве дамбы и умерла. Остались трое её детей круглыми сиротами — на мужа к тому времени уже пришла похоронка. Единственная их родная душа — старенькая бабушка. Четырёхлетнюю дочь сразу забрали в детдом, а шестилетнего Володю бабушка уговорила оставить: «Он уже большой, в колхозе будет нам трудодни зарабатывать». Оставили с бабушкой и Ваню, которому в ту пору не исполнилось и восьми месяцев. Уходя на работу, его запирали на весь день в доме…
Выжили чудом
«Многое из того, что происходило в нашей семье, мне брат рассказывал, а вот с двух лет я и сам всё помню, — говорит Иван Аркадьевич. — В этом возрасте меня в детский дом забрали — наш сельский фельдшер настояла. Я больше года почти ничего не ел, ослаб очень. От этой слабости пошли у меня чирьи и на руках, и на голове. Боли ужасные, температура высокая. Один чирий даже вырезать пришлось — шрам так и остался. Принесёт меня медсестра на руках в столовую: «Ванечка, сегодня такая кашка вкусная была, съешь хоть ложечку». А меня тошнит от боли и слабости, я прошу её со слезами: «Пожалуйста, отнесите меня в комнату, я не смогу поесть».
На этом страдания мои не закончились. Весной впился мне в шею клещ, и я сильно заболел. Это сейчас знают про энцефалитных клещей, а тогда не могли понять, что со мной. Да и не старались особо. Идёт мимо наш фельдшер, я ей: «Антонина Селивёрстовна, у меня голова давно болит и так сильно, что встать не могу». Она мне: «Бывает». Зайдёт в свой кабинет, закроется и спирт глушит целый день. Долго я страдал. Дошло дело до эпилепсии. Тут уж спохватились, отвезли меня в больницу. Врачи всё удивлялись, как же это я, слабый, истощённый до крайности, выдержал такие мучения. Когда выписался, меня в другой детдом перевели. Всего я в шести детских домах побывал. После войны много сирот было, по всей стране детские дома открывали».
«Я тоже в детстве горя хлебнула, — вспоминает Мария Ивановна. — Отца моего за горсть пшеницы, что в карман положил, посадили в тюрьму. А ведь он — герой гражданской войны, ранен был в ногу, хромал сильно. Из-за этого и на фронт его в 41-м не взяли. Голод страшный. Нас, семерых детей, кормить нечем, вот и решился эту горстку пшеницы взять. Кто-то увидел, донёс. Когда пришли его забирать, и нам, ребятишкам, досталось. Что-то своё, какую-то застарелую злобу вымещали на нас те люди. У одного из моих братьев после той расправы так и остался шрам около глаза. Совсем тяжко нам без кормильца стало. Вся родня тогда помогала, только поэтому и выжили.
Ленинград
В 16 лет я уехала в Куйбышев, устроилась штукатуром на стройку. Работала старательно — как родители учили. Конечно, тяжело было — девчонка же совсем, худющая, малосильная от постоянного недоедания. Но держалась, работала ударно. Не знаю, сколько бы так вытерпела, но мне повезло: через два года тётка позвала к себе в Ташкент, устроила на обувную фабрику. Вскоре я замуж вышла, мы переехали в Кронштадт. Вместе прожили недолго. Та, что была у меня свидетельницей на свадьбе, нас и развела. К счастью, я смогла остаться в этом чудесном городе. Как-то раз поехала к подружке в Ленинград. Сидим с ней, чай пьём. Валя увидела в окошко Ваню Медведева — он с лыжной прогулки шёл, позвала его в гости. Так мы с и познакомились. Пообщались, потанцевали. Он понравился мне, я давай кокетничать с ним. Симпатия оказалась взаимной. Стали встречаться. Ваня очень красиво ухаживал. В 76-м году мы расписались».
«Я тогда на стройке работал, у меня уже комната своя была в Ленинграде, — продолжает разговор Иван Аркадьевич. — Валя мне много хорошего рассказала о Маше, что она образованная, культурная. Мы часто ходили на спектакли и концерты, посмотреть достопримечательности ленинградские. Часто бывали на телестудии «Ленфильм», где у нас были друзья. Словом, хорошо жили, весело, интересно. У нас почти постоянно кто-нибудь гостил. Родственники и друзья приезжали со всех концов Советского Союза. Мы им показывали город, организовывали культурную программу, дарили подарки».
Дальние странствия
«Мы были молоды, полны сил и жажды новых впечатлений, — вспоминает Мария Ивановна. — Поэтому, наверное, я и решила стать участницей антарктической экспедиции. Написала заявление, меня взяли. Перед этим, конечно, проверили всю родню до седьмого колена, в сельсовете справки навели обо всех. Наш корабль ведь в стольких странах бывал. А в те годы попасть за границу — всё равно что в космос слетать. В команде — несколько сотрудников КГБ. В каком бы порту мы ни были, общаться с местными не разрешалось — вдруг сбежим, останемся в этой стране. Следили за каждым нашим шагом. В Монтеведео я цветок на клумбе сорвала, и тут же капитану доложили. В некоторых портах мы подолгу стояли. В Рио-де-Жанейро даже карнавал смогли посмотреть. Очень понравился Веллингтон в Новой Зеландии — большой и красивый портовый город. Я побывала в семи экспедициях. Каждая — от шести до девяти месяцев. Самой трудной оказалась на корабле «Михаил Сомов». В марте 85-го недалеко от Антарктиды мы попали в ледяной плен — так красиво выражались журналисты, когда писали об этом происшествии. А нам тогда не до красот было: айсберги так близко, что того и гляди раздавят, полярная ночь, ветер с ног сбивает. На радиограммы никто не отвечает — стране было не до нас, в ней большие политические перемены происходили. Только через месяц часть экипажа (и меня в том числе) с огромным трудом эвакуировали на вертолёте. А 53 добровольца остались на корабле, чтобы сохранить его. В июне состоялась ещё одна спасательная операция — к ним пробился ледокол.
Кинель
Конечно, такая работа была интересной и денежной. В месяц я получала 1000 рублей — огромные деньги по тем временам, обеспечивала родных и друзей заграничными вещами. Но здоровье моё сильно пострадало. И у мужа с возрастом дали о себе знать болезни, перенесённые в детстве. У нас с ним — инвалидность 2-й группы. Но мы не унываем, продолжаем радоваться жизни. Это лучшее средство борьбы с болезнью. 10 лет назад переехали в Кинель. Тогда у нас здесь было много родственников. Хотелось к ним поближе, хотелось пожить в тишине. Да и ленинградский климат я стала тяжело переносить. Сейчас в живых никого из родственники в Кинеле уже нет. Остались только старенькая сестра и пятеро племянников в Похвистневском районе. Но у нас они почти не бывают. Так больно и грустно от этого. Надеемся, что-то ещё изменится, и мы получим поддержку и заботу, на которые очень рассчитывали».
Совсем не детские страдания пришлось пережить в детстве Ивану Аркадьевичу и Марии Ивановне Медведевым. Это закалило, научило дорожить каждым прожитым днём, наполняя его интересной работой и радостью, событиями и впечатлениями, общением с родными и друзьями.
Оба они — дети войны. Родились далеко друг от друга, но людской злобы и несправедливости хватало тогда и в Удмуртии, и в Оренбуржье. Ванин отец ушёл на фронт в первые же дни войны. Был он председателем колхоза, поэтому стали односельчане думать, кто же займёт его место. Предложили его жену: «Настя молодая, грамотная — семилетку окончила, спокойная, не накричит никогда, всё растолкует». Однако нашлись мужики, которые были против, у которых были свои виды на это «хлебное» место. Этой же ночью кто-то устроил погром в магазине, где Настя работала, и кражу. Надеялись, что обвинят во всём продавца, но слишком очевидно было: там поработали крепкие мужские руки. Как положено, обыскали и Настин дом, и дома её родственников. А там — только дети голодные, ничего из украденного, конечно, не нашли. Приехавшее начальство объявило, что скоро состоится колхозное собрание, на котором и выберут председателя. Тем же вечером пришёл к Насте сосед (он шорником работал) и попросил оставить у неё отремонтированный хомут, а то ему в колхозную конюшню далеко идти. Наутро в её дом нагрянула милиция, нашла тот хомут. Настю обвинили в расхищении социалистической собственности и сослали в лагерь. Там она сильно простыла на строительстве дамбы и умерла. Остались трое её детей круглыми сиротами — на мужа к тому времени уже пришла похоронка. Единственная их родная душа — старенькая бабушка. Четырёхлетнюю дочь сразу забрали в детдом, а шестилетнего Володю бабушка уговорила оставить: «Он уже большой, в колхозе будет нам трудодни зарабатывать». Оставили с бабушкой и Ваню, которому в ту пору не исполнилось и восьми месяцев. Уходя на работу, его запирали на весь день в доме…
Выжили чудом
«Многое из того, что происходило в нашей семье, мне брат рассказывал, а вот с двух лет я и сам всё помню, — говорит Иван Аркадьевич. — В этом возрасте меня в детский дом забрали — наш сельский фельдшер настояла. Я больше года почти ничего не ел, ослаб очень. От этой слабости пошли у меня чирьи и на руках, и на голове. Боли ужасные, температура высокая. Один чирий даже вырезать пришлось — шрам так и остался. Принесёт меня медсестра на руках в столовую: «Ванечка, сегодня такая кашка вкусная была, съешь хоть ложечку». А меня тошнит от боли и слабости, я прошу её со слезами: «Пожалуйста, отнесите меня в комнату, я не смогу поесть».
На этом страдания мои не закончились. Весной впился мне в шею клещ, и я сильно заболел. Это сейчас знают про энцефалитных клещей, а тогда не могли понять, что со мной. Да и не старались особо. Идёт мимо наш фельдшер, я ей: «Антонина Селивёрстовна, у меня голова давно болит и так сильно, что встать не могу». Она мне: «Бывает». Зайдёт в свой кабинет, закроется и спирт глушит целый день. Долго я страдал. Дошло дело до эпилепсии. Тут уж спохватились, отвезли меня в больницу. Врачи всё удивлялись, как же это я, слабый, истощённый до крайности, выдержал такие мучения. Когда выписался, меня в другой детдом перевели. Всего я в шести детских домах побывал. После войны много сирот было, по всей стране детские дома открывали».
«Я тоже в детстве горя хлебнула, — вспоминает Мария Ивановна. — Отца моего за горсть пшеницы, что в карман положил, посадили в тюрьму. А ведь он — герой гражданской войны, ранен был в ногу, хромал сильно. Из-за этого и на фронт его в 41-м не взяли. Голод страшный. Нас, семерых детей, кормить нечем, вот и решился эту горстку пшеницы взять. Кто-то увидел, донёс. Когда пришли его забирать, и нам, ребятишкам, досталось. Что-то своё, какую-то застарелую злобу вымещали на нас те люди. У одного из моих братьев после той расправы так и остался шрам около глаза. Совсем тяжко нам без кормильца стало. Вся родня тогда помогала, только поэтому и выжили.
Ленинград
В 16 лет я уехала в Куйбышев, устроилась штукатуром на стройку. Работала старательно — как родители учили. Конечно, тяжело было — девчонка же совсем, худющая, малосильная от постоянного недоедания. Но держалась, работала ударно. Не знаю, сколько бы так вытерпела, но мне повезло: через два года тётка позвала к себе в Ташкент, устроила на обувную фабрику. Вскоре я замуж вышла, мы переехали в Кронштадт. Вместе прожили недолго. Та, что была у меня свидетельницей на свадьбе, нас и развела. К счастью, я смогла остаться в этом чудесном городе. Как-то раз поехала к подружке в Ленинград. Сидим с ней, чай пьём. Валя увидела в окошко Ваню Медведева — он с лыжной прогулки шёл, позвала его в гости. Так мы с и познакомились. Пообщались, потанцевали. Он понравился мне, я давай кокетничать с ним. Симпатия оказалась взаимной. Стали встречаться. Ваня очень красиво ухаживал. В 76-м году мы расписались».
«Я тогда на стройке работал, у меня уже комната своя была в Ленинграде, — продолжает разговор Иван Аркадьевич. — Валя мне много хорошего рассказала о Маше, что она образованная, культурная. Мы часто ходили на спектакли и концерты, посмотреть достопримечательности ленинградские. Часто бывали на телестудии «Ленфильм», где у нас были друзья. Словом, хорошо жили, весело, интересно. У нас почти постоянно кто-нибудь гостил. Родственники и друзья приезжали со всех концов Советского Союза. Мы им показывали город, организовывали культурную программу, дарили подарки».
Дальние странствия
«Мы были молоды, полны сил и жажды новых впечатлений, — вспоминает Мария Ивановна. — Поэтому, наверное, я и решила стать участницей антарктической экспедиции. Написала заявление, меня взяли. Перед этим, конечно, проверили всю родню до седьмого колена, в сельсовете справки навели обо всех. Наш корабль ведь в стольких странах бывал. А в те годы попасть за границу — всё равно что в космос слетать. В команде — несколько сотрудников КГБ. В каком бы порту мы ни были, общаться с местными не разрешалось — вдруг сбежим, останемся в этой стране. Следили за каждым нашим шагом. В Монтеведео я цветок на клумбе сорвала, и тут же капитану доложили. В некоторых портах мы подолгу стояли. В Рио-де-Жанейро даже карнавал смогли посмотреть. Очень понравился Веллингтон в Новой Зеландии — большой и красивый портовый город. Я побывала в семи экспедициях. Каждая — от шести до девяти месяцев. Самой трудной оказалась на корабле «Михаил Сомов». В марте 85-го недалеко от Антарктиды мы попали в ледяной плен — так красиво выражались журналисты, когда писали об этом происшествии. А нам тогда не до красот было: айсберги так близко, что того и гляди раздавят, полярная ночь, ветер с ног сбивает. На радиограммы никто не отвечает — стране было не до нас, в ней большие политические перемены происходили. Только через месяц часть экипажа (и меня в том числе) с огромным трудом эвакуировали на вертолёте. А 53 добровольца остались на корабле, чтобы сохранить его. В июне состоялась ещё одна спасательная операция — к ним пробился ледокол.
Кинель
Конечно, такая работа была интересной и денежной. В месяц я получала 1000 рублей — огромные деньги по тем временам, обеспечивала родных и друзей заграничными вещами. Но здоровье моё сильно пострадало. И у мужа с возрастом дали о себе знать болезни, перенесённые в детстве. У нас с ним — инвалидность 2-й группы. Но мы не унываем, продолжаем радоваться жизни. Это лучшее средство борьбы с болезнью. 10 лет назад переехали в Кинель. Тогда у нас здесь было много родственников. Хотелось к ним поближе, хотелось пожить в тишине. Да и ленинградский климат я стала тяжело переносить. Сейчас в живых никого из родственники в Кинеле уже нет. Остались только старенькая сестра и пятеро племянников в Похвистневском районе. Но у нас они почти не бывают. Так больно и грустно от этого. Надеемся, что-то ещё изменится, и мы получим поддержку и заботу, на которые очень рассчитывали».
Оставить сообщение: